Эмоциональный искусственный интеллект сможет сказать: «У меня нет настроения работать»
Исследования в области искусственного интеллекта сегодня находятся на передовом крае науки и занимают одно из важных мест в работе ученых НИЯУ МИФИ. Какие разработки сегодня ведутся в этой сфере? Что стоит за желанием ученых научить машину творчеству? Об этом рассказал профессор Института интеллектуальных кибернетических систем Алексей Самсонович.
— Алексей Владимирович, некоторое время назад вы рассказывали про создание виртуального помощника композитора. Вас привлекает моделирование творческого мышления?
— Вообще, меня привлекает задача создания искусственного интеллекта человеческого уровня, в частности, эмоционального интеллекта. Это необходимо для того, чтобы сделать будущих виртуальных агентов совместимыми с людьми. Люди не воспринимают нечто как живое, если оно не в состоянии понимать эмоции и выражать эмоции.
Для успеха искусственного интеллекта в целом необходима его совместимость с людьми. Они должны воспринимать его как равного партнера, а не как средство для достижения целей. Такое возможно только на основе взаимопонимания.
А то, что в данный момент я сфокусировался на творчестве, – это, скорее, промежуточный шаг. Конечная цель для меня – не творчество и не искусственный интеллект, занимающийся искусством (хотя это, безусловно, важная и интересная задача). Это лишь звено на цепочке шагов к искусственному интеллекту человеческого уровня.
Сначала нам нужно было продемонстрировать неотличимость искусственного интеллекта от человека в ограниченном окружении, что мы и сделали полтора-два года назад. Потом нужно было двигаться дальше, все еще оставаясь в рамках «игрушечных» задач. Мы поставили цель не просто пройти тест Тьюринга (тест для определения «разумности» машины – ред.), а создать некий творческий продукт – например, произведение искусства – совместно человеком и искусственным интеллектом.
В этом направлении в мире сегодня уже сделано немало, и трудно было бы превзойти эти достижения. Но мы и не пытаемся этого сделать, потому что наш подход совершенно другой, он основан на когнитивной архитектуре, а не на нейросетях, как у большинства других исследователей. Там цели достигаются фактически без какого-либо понимания механизмов творческого процесса человека, что не позволяет созданному искусственному интеллекту двигаться дальше того, ради чего он был создан. А наш подход основан на том, что решая определенную задачу, мы выясняем общие принципы и вырабатываем понимание, позволяющее нам решать следующие задачи.
— Входит ли в ваши планы создание виртуального художника?
— Я дал нескольким студентам такую задачу. Идея у нас была простая. В начале XX века творил известный художник, один из основателей абстракционизма, Пит Мондриан. Многие из его высоко оцененных картин представляют собой прямоугольники, разбитые на большое количество меньших прямоугольников разного цвета.
Я предложил следующее: создать искусственный интеллект, который будет заново раскрашивать репродукции картин Мондриана, «не зная» ничего о раскраске оригиналов. И предложить испытуемым два набора картин, чтобы они не знали, где что, и сравнили, который лучше. Кто знает, может быть, наш искусственный интеллект и победит? Ранее мы уже создали семантическую карту цветов, позволяющую отличать приятные цвета от неприятных.
— Когда вы всему научите искусственный интеллект, и он вступит в эмоциональный и интеллектуальный контакт с человеком, как это можно будет использовать?
— Я думаю, что это будет использовано повсюду. Через три года, а то и раньше, все интеллектуальные средства, даже операционная система компьютера или смартфона, будут обладать элементами эмоционального интеллекта. Смартфоны уже сейчас позволяют нам в сообщениях передавать эмоции, и даже распознают их на лице человека. Я не знаю, насколько это полезно, но может быть, это нравится людям.
Я отчасти даже доволен, что все повально увлечены глубокими нейросетями, потому что если бы они, так же как и я, увлеклись когнитивными архитектурами, мне бы пришлось заниматься чем-то другим.
— Вы не боитесь, что эмоционально обученная машина в какой-то момент начнет проявлять не те эмоции, которые от нее ждут, и скажет: «У меня нет настроения работать»?
— Хотите верьте, хотите нет, но на Западе исследователи ставят именно такую цель – создать интеллектуальные агенты, которые способны восстать против своего хозяина. Считается, что это полезно, потому что иначе они не смогут отказаться от глупых заданий.
Когда я услышал об этом впервые от своего шефа четыре года назад, я спросил: «Чем это отличается от лифта, который не едет, когда вы нажимаете кнопку?» Он рассмеялся и сказал: «Надеюсь, что в нашем здании такого не случится».
— Нет ли здесь какой-то опасности?
— Нет, во всяком случае, связанной с искусственным интеллектом. Опасность в другом – все эти гиганты вроде Google и Microsoft заставят нас думать так, как думают их нейросети, и мы утратим способность мыслить по-человечески. Но это будет дело рук людей, а не искусственного интеллекта.
— А каких-нибудь приятных для человечества открытий в этой сфере вы ждете в ближайшие годы?
— Да, конечно. Я думаю, многие сейчас ждут «большого прорыва» в искусственном интеллекте. По-моему, для этого прежде всего должно измениться отношение человека к искусственному интеллекту. Недавно на лекции меня спросили: «Зачем искусственному интеллекту эмоции, если нам от него нужно только, чтобы он наилучшим образом решил поставленную перед ним задачу?» Я считаю, что именно в такой постановке вопроса и кроется ошибка: искусственный интеллект должен сам найти задачу, которую нужно решить, и должен сам поставить ее. При этом он должен восприниматься нами как интеллектуально равный партнер, с которым можно взаимодействовать как с равным, на принципах доверия и взаимопонимания.
Находясь под контролем человека, искусственный интеллект все же должен действовать в значительной степени самостоятельно. Или он должен быть неким дополнением человека, его ассистентом или расширением человеческого мозга.
20 апреля